Одно из самых запомнившихся происшествий времен моего пребывания в Анголе случилось, когда я служил в Сауримо. В нашем городке располагалась Церковь Святой Девы Марии, по-португальски «Igreja da Nossa Senhora de Assuncao». Это не был старинный католический храм, какие мы привыкли видеть в Италии или Португалии, здание церкви построили в 1958–1959 годах по решению Ватикана. Ведь Сауримо считался центром местного Католического Епископата, объединяющего провинции Южная и Северная Лунда.
Церковь представляла собой часть миссионерской католической общины: в примыкавших постройках жили монашки, в основном из Португалии, Испании и Италии. Во главе общины стоял падре польского происхождения по имени Яцек. На тот момент в стране половина населения исповедовала католицизм, пришедший в Анголу из Португалии, когда в XV веке был крещен местный африканский правитель.
Мы, советские граждане, не особенно поддерживали с ними отношения ввиду кардинально разных идеологических основ: нам с детства прививали атеистическую теорию марксизма-ленинизма, у них всем заправляла религия. В то же время мы активно общались с представителями социалистических стран, живших в провинции: с кубинскими советниками, вьетнамскими врачами, китайскими инженерами – все они относились к нам с большой симпатией. Думаю, я бы так и не познакомился с местными «слугами Господними», кабы не один случай…
В тот день я с самого утра почувствовал себя плохо – меня мучила головная боль, поднялась температура. Врача у нас не было, а истории о летальных исходах при малярии упорно ходили среди русских. Я сидел в растерянности и не знал, что делать, когда супруга нашего «старшого» Валентина посоветовала мне сходить к монашкам из католического монастыря, сказав, что «они все медсестры и постоянно чем-то лечат ангольцев». Благо церковь была рядом, через улицу от нашего дома.
Когда я пришел к церкви, меня направили во двор главного здания, где располагалось что-то типа лазарета для африканцев. Пожилая монахиня с добрым лицом и лучезарными глазами, облаченная в белую мантию с крестом, показалась мне в моем тяжелом физическом состоянии неким олицетворением спасения. Она была итальянкой, но хорошо говорила по-португальски. Выслушав жалобы и прослушав мои легкие, она взяла кровь на анализ и велела прийти завтра. В дорогу монахиня дала мне целую упаковку таблеток и сказала пить по две штуки аж три раза в день.
Я пролежал пару дней и, когда мне стало получше, снова отправился в католический лазарет. Анализ крови не показал малярии, но «доктор-монашка» прописала мне целый курс медикаментов, объяснив, что, видимо, у меня какой-то местный тропический грипп. Выздоровев, я сходил в общину с подарком – угостил святых сестер нашими русскими конфетами. Падре Яцек, узнав о том, что я русский, попросил в следующий раз немного «Столичной». Чего-чего, а водки у нас было достаточно.
Через пару дней вечером у нашей виллы остановился большой белый «Тойота Лэнд Крузер» с красным крестом – приехал сам падре Яцек справиться о моем здоровье. Он, видимо, был не прочь угоститься русской водкой. Посидев на крыльце и махнув пару рюмок, падре пообещал заехать вечером еще раз и показать мне кое-что интересное в этой глуши. Он сдержал свое обещание и снова посетил нас в девять вечера. Падре предложил проехаться по главной дороге в аэропорт, доверив мне руль огромного джипа. Какой студент-комсомолец мог отказаться от предложения оказаться за рулем импортного внедорожника в те годы, когда самой лучшей машиной в Союзе была «Волга ГАЗ- 24»? Мы за 10 минут долетели на огромной скорости до нашей базы в аэропорту, сделали круг по взлетной полосе, проверяя максимальный разгон «Тойоты» и, попрощавшись с курсантами-охранниками, вновь выехали на дорогу.
Падре сказал, что сейчас мы поедем в одну закрытую больницу и он продемонстрирует мне силу Святого духа. Я, находясь в эйфории от управления большим джипом, не придал значения его словам и просто ехал, куда он мне указывал.
Минут через 15 мы подъехали к невысокому обшарпанному зданию, на заборе которого я прочитал надпись: «Lepros…», остальные буквы были стерты временем и дождями, но я и так догадался, что раньше здесь красовалось слово «Leprosorium», смысл которого понятен без перевода. И тогда я понял, что за «закрытую больницу» Яцек имел в виду: мы приехали в лепрозорий – место, где лечат безнадежно больных лепрой, или по-русски проказой. Мне стало немного не по себе – экскурсия в такое заведение не входила в мои планы…
Падре встретили там как своего, немедленно открыли дверь и провели нас на территорию. Это было что-то вроде больницы для людей с сильно запущенной формой проказы: у некоторых пациентов не было носа или кистей рук. Данная болезнь в те годы практически не поддавалась лечению, и начавшийся процесс разложения тканей было очень сложно остановить.
Позже я узнал, что это ужасное заболевание, распространенное в основном в Азии, Африке и Бразилии, стало загадкой для ученых: проказу открыл в 1873 году доктор Хансен, поэтому ее еще называют «болезнью Хансена». Инфекция вызывается бациллой Mycobacterium leprae, или палочкой Хансена, которая поселяется в коже и периферических нервах. Основным симптомом является потеря чувствительности в этих областях, что приводит к поражению тканей. Поскольку заболевшие не чувствуют боли, они не обращаются за помощью, и повреждения прогрессируют. У людей поражаются слизистые оболочки, руки, глаза; со временем при плохом уходе проваливается нос и исчезают фаланги пальцев на руках и ногах. Эта болезнь словно специально придумана, чтобы создавать впечатление «кары Господней»: поражая людей очень избирательно, она обезображивает их облик.
Ранее больных проказой селили отдельно, изолировали от общества. Они должны были ходить с закрытым лицом и специальным колокольчиком, оповещающим окружающих о своем приближении. В конце прошлого века мало что изменилось – лечебницы для страдающих лепрой старались размещать подальше от больших городов, в глуши или в пустыне. Видимо, лепрозорий был одним из объектов заботы сауримской католической миссии. И если бы не рвение падре, я вряд ли когда-нибудь побывал бы в подобном месте.
Сейчас во всем мире фиксируется около 200 тысяч случаев проказы в год, однако при своевременной диагностике болезнь полностью излечима. Несмотря на международные меры по профилактике, лечению и просвещению, проблема стигматизации больных остается острой в развивающихся странах, где проказа все еще распространена и часто встречается среди бедных и маргинализированных групп населения. Во многих частях мира до сих пор доминируют народные верования и религиозные трактовки болезней, что объясняется низким уровнем образования. В Бразилии верят, что проказа связана с сексуальной распущенностью, эта болезнь послана как наказание за грехи и моральные проступки. В Африканских странах прокаженных приравнивают к касте неприкасаемых, и этот статус сохраняется даже после того, как человек излечился. В результате заболевшие лепрой становятся изгоями, теряют работу и дом, их выгоняют из семьи. Оправданный страх остаться в одиночестве затрудняет диагностику и раннее лечение проказы, и это одно из объяснений, почему человечеству до сих пор не удается окончательно победить болезнь.
Но все это я узнал много позже, а тогда был просто потрясен царившим в лепрозории каким-то средневековым унынием и видом людей, изувеченных болезнью. Падре Яцек, по-видимому, все еще находившийся под влиянием выпитой «Столичной», произнес: «Я католик и меня защищает Святой дух, а вас, коммунистов, сможет защитить ваш Маркс?» Решив, что вопрос чисто риторический, я только пожал плечами. «Давай, Андрес, выпьем воды из кружки больного и посмотрим, что будет», – предложил падре и взял железную кружку с тумбочки лежащего на кровати старика с провалившимся носом, что-то шептавшего во сне.
С меня вмиг слетел дурман от пары выпитых вместе с падре рюмок водки, и я замер, не зная, что ответить. Мне не хотелось обижать священника, но я сразу решил, что пить воду из кружки не буду ни при каких обстоятельствах, даже если падре Яцек поклянется, что его «святая благодать» перейдет и на меня и я не заражусь… По-видимому, во мне материалистический «дух марксизма», или, иначе говоря, здравый смысл, подсказывающий не полагаться на силу святой веры, оказался сильнее прочих чувств.
А падре меж тем резким движением налил в кружку больного воды из стоявшего рядом жестяного сосуда, выпил одним махом и приглашающим взмахом руки предложил мне сделать то же самое. Я решительным жестом отказался. Яцек, ехидно улыбнувшись, посмотрел на меня долгим изучающим взглядом и махнул рукой: «поехали». Находясь под впечатлением бесшабашного поступка священника, я молчал всю дорогу до города Сауримо. Добравшись до нашей миссии, попрощался и вышел из машины. Дальше падре поехал сам.
Потом я еще долго размышлял о той сцене в лепрозории. Что это было: истерично-безрассудное поведение засидевшегося в провинции подвыпившего католического священника или, может, некая странная форма вербовки молодого советского «марксиста-ленинца» в адепты католицизма? Хотя я потом еще несколько раз виделся с падре и даже выпивал с ним, я так и не нашел ответа на свой вопрос.
Судя по количеству современных лекарств, находившихся, как я видел, в распоряжении Католической миссии, не исключено, что у хитрого падре было какое-то снадобье, не позволявшее лепре развиваться при попадании в организм человека. Либо в свои сорок он знал о том, что инкубационный период этой болезни может составлять 20-30 лет, и не особо переживал, полагая, что проблемы с сердцем или печенью при таком образе жизни сведут его в могилу гораздо раньше. Все равно для меня его поступок был непонятным, присущим, как мне казалось, человеку либо реально свихнувшемуся в африканской глуши, либо обладающему поистине глубочайшей верой в то, что он проповедует. В любом случае, для меня тот случай стал первым «боем» приверженца коммунистической идеологии с антикоммунизмом в лице католицизма. Он оставил глубокий след как в моей памяти, так и в душе.